Сергей Юрский: "Слово начинает приподниматься"
	Знаменитый актер о театре, кино, искусстве и современной жизни Он родился в цирковой семье, учился на юриста, но увлечение театром пересилило все остальное. В постановках Георгия Товстоногова на сцене ленинградского БДТ Юрский сыграл свои самые известные театральные роли. Однако настоящая слава пришла к нему благодаря кино. Картины "Человек из ниоткуда", "Время, вперед!", "Золотой теленок", "Король-Олень", "Место встречи изменить нельзя", "Ищите женщину", "Любовь и голуби" закрепили за ним репутацию яркого характерного киноактера. Кроме того, Юрский известен как автор книг "Кто держит паузу", "В безвременье", "Жест", "Содержимое ящика"... Мы встретились в Витебске. На фестиваль искусств "Славянский базар" Сергей Юрский попал впервые. Белорусскому зрителю он показал свой новый спектакль-монолог "Домашние радости", основанный на его собственных текстах из вышедшей недавно одноименной книги. Встреча артиста с журналистами началась с обсуждения этой работы. -Сергей Юрьевич, в ваших "Домашних радостях" нередко встречается ненормативная лексика. Как вы себя чувствуете, когда произносите со сцены "непечатные" слова? - Я себя чувствую "в характере", в образе. Для меня "Домашние радости" - это свободный разговор со зрителем, где есть вступление, комментарии и собственно актерская игра. Грубость или матерщина в жизни для меня не просто омерзительны, я считаю их крайне опасными. Они нарушают равновесие человеческого существования. Но вообще речь изменилась, и без некоторых слов и словечек современный человек не обходится. Как, допустим, мой персонаж в пьесе чешского драматурга Павла Когоута "Нули" в постановке МХАТа не может обходиться без грубости. Что тут скажешь - таков изображаемый автором социальный слой... Эта проблема требует серьезного анализа и отдельного разговора. - Ваш дебют в большом кино в качестве режиссера-постановщика - психологический триллер "Чернов/Chernov", снятый по вашей же повести, - получил главный приз сочинского "Кинотавра-91". Почему вы больше не снимаете? - В этом году я поставил по собственному рассказу комедию "Случай с доктором Лекриным", которую уже показал телеканал "Культура". Я удивился, что опять испытал позабытое удовольствие от работы с изображением, монтажом, музыкой - всем тем, что в сочетании и составляет кинематограф. Но еще раз убедился, как сильно изменились времена. Сейчас в кино нужно иметь собственную структуру, свое дело. Я с этим опоздал. У меня даже нет своей театральной труппы: с большим трудом собираю на спектакли нужных мне по замыслу актеров. Все почему-то очень заняты, о каждом движении нужно отдельно договариваться и, само собой, оплачивать. У меня на всю эту суету нет ни времени, ни сил. - В связи со скандальными событиями на подмостках российской эстрады сейчас широко обсуждается тема: "талант и вседозволенность". Что вы думаете по этому поводу? - Полагаю, что известный человек волен быть каким угодно. Это останется на его совести и будет большим подспорьем для литераторов, которые впоследствии напишут разоблачительные вещи: дескать, в своем искусстве он представлялся нам одним, а на самом деле был другим. Дальше можно рассказать его порочные тайны: что-то преувеличить, что-то досочинить. Я возражаю только против одного. Если раньше говорили: кто талант, тот всегда и подлец, то теперь формулу перевернули: кто подлец, тот всегда и талант. Это опасное заблуждение становится девизом для молодых людей. В мое время в богемной среде в моде было пьянство, поскольку многие великие актеры крепко выпивали, и молодым казалось, что именно с пьянства надо начинать. Однажды к Николаю Константиновичу Симонову, который, как известно, был неравнодушен к чарке, на нетвердых ногах подошел "побрататься" один начинающий актер. Симонов справедливо урезонил его хлесткой фразой: "Не по таланту пьешь!" Уверен, что талант - это всего лишь инструмент. Как молоток, например. А куда этот молоток прибьет гвоздь, и что на этот гвоздь повесят - это совершенно другой разговор. У тебя, может, и талант есть, но ты не ту доску и не туда прибил. И все это пойдет только во зло. А зло от таланта намного опаснее, чем зло от бездарности. - Вы так глубоко погружены в классику, а современность вам интересна? - Конечно. Но слишком многое из того, что меня сегодня окружает, к сожалению, мне чуждо. Например, одно из самых употребляемых сейчас слов - "терроризм". Эта мрачная туча, нависшая над человечеством, кажется мне признаком всеобщей варваризации. Люди стали позволять себе то, о чем еще полвека назад страшно было даже подумать. И здесь мы не можем пройти мимо проблемы шахидов - людей, готовых по непонятным для нас причинам разорвать себя на куски с целью лишить жизни других людей, случайно оказавшихся рядом. Ссылаясь на Бога - Аллаха, Будду, Иисуса, - люди совершают неправедные поступки, от которых на земле происходят перемены отнюдь не в лучшую сторону. Все это мне и чуждо, и страшно, и - не могу не признаться - интересно. Так же, как нас завлекают фильмы, наполненные кровью. "Ах, как надоели эти кровавые зрелища. Сколько можно?" - говорим мы часто, но нельзя не признать, что они нас буквально гипнотизируют. Хотя я с трудом досмотрел фильм Квентина Тарантино "Убить Билла-2". По-моему, это мещанский, пошлый и сусальный фильм, который почему-то выдают за эталон мирового кинематографа. Вся его ценность в обилии сцен жестокости. К сожалению, зрители приучены к насилию. Мир наркотизирован насилием в искусстве. Оно в таких количествах загнано в нас, что без него мы уже ни читать, ни смотреть ничего не можем. Это очень серьезная и страшная проблема. - А вы для себя какую тактику борьбы выбрали? - Единственным спасением для меня сейчас остается ирония, насмешка. Я не нахожу в себе мощного призыва проповедовать: давайте сделаем так - и будет лучше. Я могу только предложить: давайте надсмеемся над этим совершеннейшим кавардаком, в котором все мы вольно или невольно участвуем. - Как вы относитесь к современной российской драматургии? - Она потрясает меня своим обилием. Недавно я был председателем жюри конкурса драматургов "Действующие лица", в котором участвовали пьесы, написанные за последний год. Нам пришлось прочесть их совершенно несусветное количество - 500 штук. Но выбрать хотя бы 10 приличных оказалось делом трудным. Уровень - крайне низок. Недавно в одной газете встретил интервью с двумя "великими драматургами", которые "завоевали мир и переведены на все языки". Это братья Пресняковы. Я видел в постановке Кирилла Серебрянникова их пьесу "Терроризм". Мне это, прямо скажу, чуждо и как зрителю просто не интересно. Это развлечение для маргиналов, их в нашем обществе сегодня немало. У нас есть уральская школа драматургии во главе с Николаем Колядой. Есть московская школа, связанная с несомненно интересными Михаилом Угаровым и Еленой Греминой. А молодая драматургия стала появляться, как грибы в неспокойные годы. Когда их слишком много, то народ говорит: это не к добру. У меня такое ощущение также по поводу наших телевизионных сериалов и количества юных музыкантов. Когда симфоническим оркестром дирижирует почти ребенок - само по себе это занятное, но тревожное зрелище. А не слишком ли маленький рост, чтобы управлять целым оркестром? - В советские времена вы издали немало виниловых пластинок со своими чтецкими работами. А сейчас искусство чтеца востребовано? - Востребованы "живые" концерты во всех городах, кроме Москвы. Столица почему-то потеряла к этому жанру былой интерес. Пять лет назад известная радиоведущая Ольга Кулешова создала маленькую фирму, которая стала издавать на компакт-дисках "звучащее слово". А то ведь слово сейчас оказалось в униженном положении. Кругом только поют и поют. Я, например, потратил четыре года на уговоры, чтобы перевести на кассеты уже сделанного и отснятого 8-серийного "Евгения Онегина". Издал с дикой натугой. С Олей Кулешовой мы выпустили работу под названием "Концерт для четырех голосов". Это занятный подбор на двух компакт-дисках произведений Маяковского, Есенина, Мандельштама и Пастернака. На днях у меня был разговор с людьми из возрождающейся звукозаписывающей фирмы "Мелодия". К моему великому изумлению, они сумели сохранить за собой на улице Станкевича студию в верхних этажах кирхи, которая теперь возвращена Церкви. Я вижу, как слово начинает приподниматься. Это вселяет надежду. Стародубец Анатолий Trud.ru № 144 за 04.08.2004