«Ни слова про Остапа!»

Сергей Юрский между забытым прошлым и чуждым настоящим

Трудно поверить: 16 марта великолепный Сергей Юрский будет праздновать свое 70-летие. Но факты — упрямая вещь: 50 лет актерской работы, 40 лет литературной деятельности, 30-летний стаж супружеской жизни. Негласным условием нашей беседы было «ни слова про Остапа Бендера». Ведь на пороге своего 70-летия реальному Сергею Юрьевичу Юрскому есть что сказать, что вспомнить, чему удивиться и о чем предостеречь.

Когда Сергею Юрскому был всего год, его отца репрессировали и сослали. Еще через год, в 37-м, случилась «малая реабилитация», и Юрий Юрский попал в число освобожденных. В 1943 году он (сын священника, а в ту пору художественный руководитель Союзгосцирка) вступил, веря в идеалы коммунизма, в партию, откуда был исключен шесть лет спустя.

Путь Сергея Юрьевича был не менее трудным. Придя в Большой драматический театр к Григорию Товстоногову третьекурсником театрального института, сыграв несколько главных ролей и обретя раннюю славу, он не побоялся пойти против режиссерского авторитета и поставить свой спектакль в «его» театре. Товстоногов отреагировал резко: «Мне нужен хороший Юрский-артист, а не средний Юрский-режиссер». И Сергей Юрьевич ушел из театра. Ушел в никуда. В то время ленинградская партократия буквально травила его, встречавшегося с опальным Солженицыным, писавшего вольные отзывы о поездке в Прагу как раз в момент входа в город советских танков. По политическим мотивам Юрскому был закрыт путь на телевидение, радио, на съемочные площадки «Ленфильма». Сергей Юрьевич уехал тогда в Москву, начав жизнь «с белого листа».

Здесь он реализовал свою мечту о театральной режиссуре, ежегодно снимался в двух-трех кинофильмах. А в 1968 году в его жизни случился фильм Михаила Швейцера «Золотой теленок», и роль Остапа Бендера принесла всесоюзную славу и непреходящую любовь зрителя. Юрский создает уникальный театр одного актера и сам начинает писать о человеческой ситуации эпохи позднего брежневизма.

— Я вспоминаю о тех временах лишь тогда, когда об этом спрашивают журналисты, — горько усмехается Сергей ЮРСКИЙ. — Чтобы реже спрашивали, я даже написал несколько повестей... Сегодня мне уже кажется, что гонения эти были весьма нестрашные. Это было как запрет на работу или что-то в этом роде. Да, это было неприятно, но я же не сидел в тюрьме! Мое состояние тех лет — угнетенное, временами даже испуганное — я выразил в повести «Чернов», а потом и в фильме, который снял по этой повести. После чего это прошлое я из себя изъял. Давно это уже было. В другом городе, в иной стране. Да и в другой жизни.

— Современность вам мало интересна?

— Нет, очень интересна! Но абсолютно чужда. Свое, знакомое порой не замечаешь — оно привычно. А чужое, колющее — его отмечаешь. Мне кажется, сегодня имеет место не просто измененная, а совершенно перевернутая с ног на голову шкала ценностей. Которая не просто мне, человеку другого поколения, кажется неправильной — она неправильна по отношению к самой человеческой природе. Перевернутость ее для меня очевидна: деньги всегда играли громадную роль в жизни человечества. Насилие, война присутствовали во все эпохи. Но чтобы все это заняло все наше жизненное пространство — такого еще не было! Моя борьба в том, что я все еще не бросил свою профессию, хотя, признаюсь, мне уже трудновато выдерживать тот уровень работы, который требует сцена. Но я работаю — и в этом мое противостояние.

— Свои мемуары, вышедшие два года назад, вы назвали «Игра в жизнь». Вам не кажется, что сегодня все человечество в мировых масштабах ведет эту игру в жизнь, причем очень опасную?

— Совершенно справедливое предположение! Вы оглянитесь вокруг: игровое кино, игровой стиль жизни, игра в семью, в политику. Про действия политиков говорят, что «их игра стала непредсказуемой», про войну в Ираке или Чечне — «игра пошла по новым правилам». И это совершенно употребительные в нашей жизни формулировки! Жизнь и смерть — все для нас стало игрой, все надели маски и стали актерами. Живешь — играешь, умер — проиграл. Профессия актера сегодня исчезла, потому что телевидение выпустило на экран людей публичных, а они все сами собой не являются — они надели маски и играют образы: играют в политиков, ораторов, певцов. С другой стороны, такое название моей книги — самоирония. Потому что вся жизнь моя в результате оказалась игрой. Я упустил очень многие явления реальной жизни, переживания. Потому что театр — такая вещь, которая занимает слишком много места в твоей душе (а иначе им и не стоит заниматься). Актерское ремесло эгоистично: оно старается подчинить себе человека целиком, оно подменяет собой жизнь, и ты, в общем-то, больше живешь на сцене или для сцены, чем в реальной жизни.

— Ваше стихотворение 1979 года начинается словами «Все начнется потом…». В жизни вы предпочитаете жить с этой мыслью? Вы реалист, ловящий радость настоящего мгновения, или человек, живущий воспоминаниями?

— Воспоминаниями я стараюсь не жить. Хотя обязан вспоминать, потому что очень многие люди, которые были мне близки, уже ушли. Поэтому воспоминания становятся моим долгом, который я стараюсь выполнять. Но жить этим мне никак не хотелось бы. Меня интересует как раз сегодняшний день. Кажется, что мое поколение людей, родившихся в тридцатые-сороковые годы, ощущает себя сегодня людьми другого века. И у меня даже есть подозрение, что и молодежь, родившаяся в 80—90-е годы, тоже живет как бы на скользком льду, а не на твердой почве. Сама общественная ситуация, технологический объем, который нас окружает, нами же созданный, вышли из-под нашего контроля. Это предсказывали еще футуристы, или пророки (можно и так сказать), Чапек или Ибсен. И вот оно случилось! Техника вышла из-под контроля. И сейчас люди, может быть, и хотели бы жить иначе, а не получается. Человечество уничтожило природу, и некуда возвращаться. Обратного пути уже нет…

— В отношении судьбы человечества в целом вы оптимист или пессимист?

— К сожалению, я должен признаться, что становлюсь пессимистом. Тут есть моменты уныния, «повешенный» нос и отсутствие юмора. Я стараюсь, чтобы этого не было. Я борюсь с унынием и надеюсь, что не стал мрачным человеком. Бывает, что унылые и мрачные люди при этом умудряются оставаться оптимистами: мол, все сейчас плохо, но потом все будет хорошо. А у меня обратная ситуация: мне не кажется, что все будет хорошо. Мне очень тревожно смотреть на этот мир.

— Может быть, на смену нам придут новые люди, которые будут разумнее и лучше нас?

— Другие — да, лучше — не уверен. Совсем маленькие дети, которым сегодня 2–3 года, — это настоящие люди XXI века. Я разглядываю своего внука и уже удивляюсь. Мне нравится мой внук, я люблю его, но вижу, что его развитие уже очень отличается от развития моей дочери, рожденной 30 лет назад. Меня поражает его невероятная определенность, четкое осознание, чего он хочет. Он еще не разговаривает, но уже совершенно ясно дает нам понять, чего он хочет и как это желаемое получить. Я потрясен! Это совершенно другой человек.

— В ситуации, когда ничего нельзя изменить или предотвратить, вам не хотелось бы посвятить остаток своей жизни только тому, что любишь, что нравится?

— Не получается, даже если хочется. Хотя что-то мне удалось сделать: газеты я в своей жизни сократил до минимума. Думаю, сейчас дело дойдет до чтения одной только «Новой газеты», да и то потому, что я с ней когда-то сотрудничал и она ко мне автоматически приходит как к одному из прошлых уважаемых авторов. Выписывать газеты я еще год назад перестал, потому что они стали вызывать у меня одно только раздражение.

— Гений и злодейство — вечная тема. Таланту дозволено злодействовать?

— Есть мнение, что талант — это опухоль, а гений — раковая опухоль, которая вредит всему вокруг. Я полагаю, что человек свободен быть плохим. Я против только одного: переворачивания сегодня формулы «кто талантлив — тот порочен» в постулат «кто подлец — тот и талант». Многие молодые люди ступают на этот путь, думая, что именно он приведет их к славе. В этой связи мне нравится знаменитая фраза Николая Константиновича Симонова, который грешил выпивкой, но когда один из молодых актеров пришел с ним побрататься и выразить свои восторги, то Симонов сказал ему: «Не по таланту пьешь!» На мой взгляд, талант — такой же инструмент, как молоток для забивания гвоздей. Не цель, а средство. А вот о целях надо говорить, если ты не тем гвоздем не ту доску не туда прибил. Зло от таланта еще опаснее, чем зло без таланта…