Сергей Юрский: "Самое опасное - это смещение шкалы ценностей"


	Сергей Юрский: "Самое опасное - это смещение шкалы ценностей"

	Светлана Лойченко В конце августа по приглашению Заостровского храма Сретенья Господня к нам приезжал народный артист России, писатель, режиссер Сергей Юрский, который дал интервью нашей газете. Незадолго до приезда Сергея Юрьевича в Заостровье я прочитала его интервью, которое он дал журналу "Православная община" и поразилась, как он определил свое желание креститься: "Мне хотелось прислониться к вере предков". Как это понятно! И дело не в том, что у самого Сергея Юрьевича дед был православным священником. Дело в принципе. Бывает же такое - денег много, а мир шатается и прислониться некуда. Или славы много, успеха, любви много, а почва уходит из-под ног. К этому всему шел-шел, вот достиг чего хотел - и вдруг обрыв и зацепиться не за что. И тогда - да есть у меня то, что было незыблемо многие и многие годы для моих предков... Я не знаю, у кого как происходит - это схема, но кажется что-то похожее сейчас ощущают многие. Защиты нет никакой, мир зыбок. Надо прислониться и найти равновесие. И жить, сохраняя это равновесие. Но вот дальше Сергей Юрьевич говорит о том, что ему священник ответил, что это хорошо - прислониться к вере предков. Но этого мало. Надо быть ответственным и за себя, и за других, и за весь мир. Но у каждого ли хватит сил пройти этот путь и быть ответственным за весь мир? Может быть честнее не идти, если знаешь, что этих сил нет? Потом мы говорили с Сергеем Юрьевичем в доме отца Иоанна, настоятеля Застровского храма, об этих очень тонких вещах. - Здесь, когда я, живу в доме отца Иоанна, в его семье, рядом с храмом, с которым я связан ежедневно - такого не было в моей жизни - я начинаю думать в чем же разница между человеком церковно живущим, православным, но продолжающим какую-то светскую деятельность и человекам, который бывает иногда в церкви, ну крест носит? И вот я думаю - есть две стороны реки и тогда это река. А если другой стороны нет, тогда это уже не река, а океан, например. Это разные вещи. Есть две стороны в диалоге. Есть самостоятельность в том, что ты сотворил. Я это знаю и как актер, и как писатель. Как актеру это особенно заметно. Ты ищешь какой человек, которого ты играешь, но в результате ты чувствуешь, что вот теперь я - есть он. Но с этого момента не только он от тебя зависит, хотя ты его полностью создал, но и ты от него зависишь. Он начинает говорить и сам. И говорит - вот так можно, а так я не буду. А если заставишь, то это уже буду не я. Вот так и здесь. Я восхищаюсь людьми, которые оказались внутри, открылись полностью и живут в Боге. Я, конечно же, живу в миру и осознаю, что до моей веры, до моего христианства, может, первый шаг сделан. Хочу ли я пройти всю дорогу? Я просто уверен, что не успею ее пройти. Впрочем, как Бог даст. Но я должен не уходить со своего пути. Потому, что кому-то нужно быть и на другой стороне реки. - Моя одиннадцатилетняя племянница Катя, с которой мы вместе провели это лето в селе, как-то сидела очень задумчивая. Я спросила - что ее волнует? "Да вот все думаю, - ответила она, - что же все-таки вдохновило Бога на создание человека? Что-то Его должно было вдохновить?" Ребенок не сомневается, что у Бога, как у Творца должно быть вдохновение. Мы с ней поразмышляли и пришли к выводу, что при всем многообразии мира, Ему не доставало сотворца. Именно того с кем можно вести диалог, через кого творческий процесс можно продолжать бесконечно... - Есть фразы, которые я очень люблю. Вот: "Возведи меня на скалу для меня недосягаемую", - в псалме говорится. Вот это творчество, это оно и есть! Воти что просит царь Давид Господа. А другая фраза, известная очень: "Истинным твоим светом и просвещенным сердцем". Это, конечно, русский перевод с какого языка - я не знаю. Но фраза замечательная и она каноническая теперь уже. "Истинным светом и просвещенным сердцем". Первое - объективно - он истинный свет, ищи его чувствуй, учись его чувствовать. А второе - просвещай свое сердце. Действуй, все-таки. Действуй, иди навстречу. - Когда вы играете другого человека вы ведь как бы примеряете на себя его жизнь и не только с добродетелями, но и грехами, пороками. Это ведь непростая ноша, а, возможно, греховная... - Это витамин! Сочувствие к человеку, умение понять другого человека, пусть даже сверхзлодея, превратиться в него... Вопрос в том, чтобы не повторять его поступки. А это великое наслаждение - познание другого, а не стояние в себе. Я же играл и диктаторов, и убийц. Я Геббельса играл, и это было большим наслаждением играть эту роль, потому, что она прекрасно написана. И потому, что ты чувствуешь этого человека, и потому, что тебе нужно об этом рассказать. Театр в общем и занимается грехом. - А зачем сейчас идут в театр? - Развлекаться. В основном. Но в театр должны ходить, и театр должен учитывать запросы публики. Только есть предел, когда театр становится меню. Кто больше заплатил - тот и будет сидеть в зрительном зале. Хотите - церковь построим, хотите - публичный дом. Все это против искусства... - А что в Москве сейчас "за искусство"? - Такие постановки были и есть. Потрясение - спектакль во МХАТе "Пролетный гусь" по Астафьеву, премьера которого состоялась через сутки после его смерти. "Записки военнопленного Воропаева" в этом же театре. Записки о голоде, о состоянии духа. Он пишет о том как страдает, и о том, что не выживет. И на самом деле погибает. Все очень мрачно. Но какой силы! - Как вы считает до какой степени, театр, искусство вообще могут выворачивать душу человека на изнанку. Как определить здесь предел? - Я играл в произведениях Достоевского, в частности, в "Фоме Опискине". Знаю абсурдизм Достоевского. Это инструмент глубоко верующего человека, который парадоксом, мощным, почти безумным выворотом на изнанку обнажает то, что спрятано. Для чего опять же? Для чего? Для поиска истины. Если эта вторая часть исчезает, а остается просто выворачивание наизнанку, то это занятие постыдное. Иногда искусство этим сейчас становится и даже гордится. - А иногда кажется, что искусство перестало облагораживать даже тех людей, которые им же занимаются. Вот и вы говорите, что закончилась или же заканчивается пушкинская эпоха. Но с этим может и мир кончится. - А что вы хотите? У Антона Павловича Чехова в "Трех сестрах" Вершинин говорит - вы знаете, в вашем городе не очень все устроено, но есть ваш дом, вот есть эти три сестры. Пройдет сто лет и их будет все больше и больше, будет уже не три сестры, а много. В этом месте одни зрители слезу пускают умиления такого, а некоторые смеются. Правы абсолютно и те, и другие. Во-первых, сто лет прошло, а "трех сестер" не прибавилось. Но для меня самое радостное и поразительное, что "три сестры" не исчезли! Это я знаю. "Три сестры" остались. Их круг остался. Раствор стал жиже. Потому что народонаселение увеличилось. И "три сестры" уже не на пять тысяч человек, а на сто тысяч человек. А воспитать, чтобы все стали такими, искусство не может. Оно может только сохранять вот этот остаток. И это раствор чего-то подлинного. Церковь и искусство в этом смысле союзники. Разные, но близкие. - На встрече в братстве вы говорили о том, что сейчас смещена шкала ценностей. И Чичиков уже положительный герой, потому что капиталист. Кстати, есть и некая романтизация образа Иуды. Особенно если признать, что все было предопределено и он был "назначен" предателем, то есть он тоже стал своеобразной жертвой... - А почему мы боимся сказать, что Христос ошибся, взяв его в ученики? - Ведь Он - Сын Божий. Как Он может ошибиться? - Но ведь Он Богочеловек. И Его страдания только в том случае истинные, и Его подвиг на кресте только в том случае истинный и вечный, если Он был как человек. Не то, что Он - страдаю три дня, надо перетерпеть, а потом будет все хорошо. Я буду самым главным. Но вот моление Его: "Да минует Меня чаша сия". А в другом Евангелии: "Да минует Меня час этот". Как бы Мне пройти этот час? Это такое страдание, что не знаю - вынесу ли? Значит, Он не знает заранее решение всех вопросов. Когда приводят к Нему грешницу Марию-Магдалину Он сидит и чертит на песке, Он же в это время думает, Он не знает ответа. Если Он Бог, Он все знает, все ответы, у Него полный покой. Но нет у Него покоя. У Него истинное страдание и потому Он Богочеловек. И вот - как же Я ошибся! Я сказал - 12 и набрал их. Потом кольнуло - один предаст. А не потому, что Он заранее знал... - А теоретически Христа Вы могли бы сыграть? - Ни Христа, ни Иуду. Вот американцы предложили - давайте фильм сделаем русско-американский "Апостол Павел", чтобы Вы там сыграли Павла. Я отказался. Когда я был молод и много читал Пушкина, мне предлагали - сыграйте Пушкина, приклейте бакенбарды... - Кстати, было бы внешне похоже. - Я очень рад, что упрямо от этого отказывался, я полагаю, что фильм по "Онегину", который мы сделали в 99-м году - это и есть Пушкин - его слова, его мысли. Но приклеивать баки... - Но кто-то же берет на себя эту ответственность... - Расскажу вам. Я ставил спектакль, в котором Фаина Георгиевна Раневская сыграла последнюю роль. И когда мы уже сделали этот спектакль, она сказала: "Ну, что? Может быть, я еще что-то сыграю, хотя нету сил никаких". И вдруг возникает пьеса "Смех лангуста". Я принес ей. "Что Вы мне принесли? Какой лангуст? Это же животное, какой смех?" Я говорю: "Почитайте, это вот такой парадокс, это про Сару Бернар. Диалоги Сары Бернар и ее секретаря". Фаина знала Сару Бернар, видела ее. Мне хотелось, чтобы она сыграла старую Сару Бернар, уже безногую. Я говорю: "Фаина Георгиевна, эффект колоссальный - вы сидите за столом, читаете письма. Наденете очки и будете действительно их читать. Я сыграю вашего секретаря." Она прочла пьесу, позвонила мне и сказала: "Вы знаете, неплохая пьеса". Через сутки звонит: "Что вы мне принесли? Это же о Саре Бернар! Я не буду это играть. Я ее видела. Она была ве-ли-ка-я, как я могу сметь ее играть?" Я пытаюсь ее убедить. "Вы нахал!" Я говорю: "Ну и сидите. Ну, и не сыграете." "Никто не смеет играть!" А я ей: "Десять актрис будут играть. И никто не задумается". "Ну, тогда нахалы взяли верх". Причем все так и случилось. Она умерла в 1984 году, а до сих пор кто только не играл эту пьесу, не играл безногую Сару Бернар, не задумываясь ни одной секунды. - "Нахалы взяли верх" - пророческие слова... - Это как раз повторяется. Это вы можете прочесть и у Дидро, и у Бальзака, у Чехова, у Достоевского. - У вас промелькнуло выражение как-то "очень шестидесятые", полагаю, что это не оговорка, это тоже определение "степени раствора". Вам не кажется, что придут еще и "очень двухтысячные"? - Совершенно согласен. Очень часто люди говорят - да все уже было. Безобразия доходили до таких уровней ... И где угодно. От взяточничества до любых преступлений. Но вот 11 сентября - это особый случай. Это - небоязнь Бога. Это - мы сами боги и нас очень много. Не многобожие, которое было в прекрасной Древней Греции, где стояла семья богов. А все 6 миллиардов - каждый бог, который может мир, созданный настоящим Господом, взять и взорвать. Один - любой человек. Опасность, которая зашкалила, не похожа на то что было. Ну все - погиб Израиль, погиб великий Иерусалим, и пошли в Вавилонское пленение. Страшно, ужасно, кажется, навеки, но знайте, что пройдет 70 лет и вернемся. Здесь мы находимся, как мне кажется, в стадии из которой вернуться уже будет нельзя. Боюсь это говорить - ибо что же я за такой мрачный пророк? Да я и не пророк. Но похоже на то. - Тогда о светлом. Вы были на встрече в общине-братстве, которая живет при Сретенском храме в селе Заостровье... - Когда я думаю об этом братстве, передо мной возникает картинка громадной, широкой реки. Может быть, Северной Двины. Но вот недавно я видел реку Амур. Я стою на берегу этой реки. И рядом со мной направо и налево стоят турфирмы, предлагающие роскошные путешествия, стоят рекламы, "дефолты", небоскребы. Все это стоит. А река течет мимо всего этого, бесконечно грязная. И к моему великому изумлению поперек течения плывет пароходик, на котором флажки какие-то и слышится песня довольно дружная. Пароходик покрашен. Название издалека не разобрать. Мачта нормальная, из крепкого дерева, и паруса есть, и даже машина есть, видимо, старая - пыхтит. Но идет! Поперек течения! Мимо всей грязи! И еще к великому моему изумлению даже некоторое количество воды вокруг этого пароходика чистое. И там не видно ни мусора, ни химии, ни отходов. А пароходик прет прямо против течения. Я стою далеко на берегу и думаю о том, что наверно можно было бы позавидовать этим людям, которые на этом пароходике, потому что они отличаются от всего, что на берегу и на самом течении...