Без грима, в невыстроенных декорациях

Ленинградские знакомые нам завидуют. Мы идем к Юрскому. Не на Юрского, а к Юрскому. Впрочем, если бы мы и шли на Юрского, нам все равно завидовали бы - попасть на спектакль с его участием сложно. Он играет в спектаклях, на которые обычно стремится весь Ленинград и все другие города, где гастролирует Большой драматический театр Товстоногова. В этом смысле  лучше кино: попасть на киносеанс легче, а снимается Юрский регулярно и тоже в основном в  удачных лентах - "Человек ниоткуда», "Время, вперед!», "Республика ШКИД».

Мы в театре: может быть, стоит следовать пунктуально сценическим законам? Выстроить декорации - создать спортивный фон? Попросить бутафора принести ракетку или мяч? Гримера наложить спортивный грим - усилить Юрскому загар, подтянуть нос, придать чемпионский вид? Но тогда и пьесу хорошо бы сочинить из спортивной жизни: чем же лучше проверить отношение актера к теме? А вдруг Юрский откажется - выбор ролей у него, слава богу.

- Как вы относитесь к пьесам из жизни спортсменов (хотели бы сыграть роль спортсмена?)? спросили мы позже (уже в середине разговора) Юрского.

- Я не убежден, что такие пьесы очень уж нужны. Точнее, так же, как и вообще все пьесы, замкнутые в узкопрофессиональный круг проблематики, вряд ли это представляет общечеловеческий интерес: пьесы из жизни поваров, пьесы из жизни гомеопатов, кондукторов, манекенщиц, из жизни бегунов на средние дистанции.

Мы ждали Юрского, пока он доигрывал спектакль "Я, бабушка, Илико и Илларион». Разговор с нами Юрский начал в гриме Илико, сохраняя легкое эхо акцента. Он стирал грим  (акцент угасал) и возвращался в Юрского. Хотя Илико и удивлялся некоторое время нашему визиту.

Вы не подумайте, что я принципиальный враг спорта. (Напишите еще: Юрский отрицает спорт). Просто я не спортсмен и не болельщик: скучный, наверное, объект для спортивной газеты? Но я чувствую большую общность нашего театрального дела и спор­та. Я говорю не только про связь утилитарную - что и нам, артистам, нужна хорошая физическая форма и что большая роль, длин­ный спектакль требуют постав­ленного, как у стайера, дыхания. Я еще и про другую, главную, на мой взгляд, общность - про публичность нашей работы и про гамбургский счет. Причем уверен: гамбургский счет, истина нравственных ценностей в спорте иногда выражена и сильнее. Я совсем посредственный и нерегулярный зритель спортивных соревнований, но газету вашу читаю, слежу за событиями, восприни­маю их драматизм, ни в коей ме­ре не остаюсь и ним равнодушным.

Кроме того, по-моему, в спорте столь же психологически важно различие: премьера и второй спектакль. Премьера - всегда подъем, нервный всплеск.  Объем  волнений дает не всегда заслуженный качественный скачок, плюс. Делаешь лучше, чем ожидали. На втором спектакле – гораздо труднее. Происходит нервный спад, а спокойной техники еще нет, не наработали.

Я смотрел на аэродроме в Шереметьеве повторный матч киевлян с «Селтиком» (по телевизору) и прекрасно понимал состояние наших игроков - тот же второй спектакль.

Или вот вспомнил случай (к слову о публичности нашей театральной и спортивной жизни). Ехал на «Стреле» в Москву, со мной в купе возвращались после игры в Ленинграде три хоккеиста из «Спартака», расстраивались: не так приняла публика.

С другой стороны, спортсменам (не из зависти ли я это скажу?) на свою аудиторию грех жаловаться. Спортивный зритель очень благодарный. Причина? Оптимальная форма самовыражения, скорее всего. Современный городской человек вроде бы и хочет известного одиночества, некоторой изоляции (скажем, отдельную квартиру) и вместе с тем не может без людей - жажда общения, желание максимально, вслух вы­разить общественный темперамент. А стадион дает для этого неограниченную возможность.

Мне кажется, спорт стал интереснее, щедрее в зрелищном плане - люди спорта, по-моему, больше стали интересоваться эстетической стороной соревнования.

Мы, когда едем вместе с Лавровым в Москву, обязательно встречаем в «Стреле» кого-нибудь из известных спортсменов (Лавров их всех знает) и обязательно разговариваем (или они к нам заходят или мы к ним), и столько узнаешь неожиданно своеобраз­ного, после чего нельзя относиться к большому спорту иронически и свысока - в нем все настоящее, и есть над чем подумать и с чем-то личным сопоставить.

Есть зрители, видящие чуть ли не основную трудность актерской профессии (в период работы над ролью) в заучивании авторского текста. Разумеется, не механического заучивания (все знают высокий интеллектуальный ценз современного театра), а в атмосфере соответствующих размышлений, чтения источников, изучения эпохи и т. д. Однако все лучшие намерения (любого уровня искусствоведческая эрудиция) - в театре ничто без пластического истолкования.

Причем достаточные сложности представляют и простейшие перемещения по сцене. База необ­ходимой профессиональной пластики - солидная сумма дис­циплин: гимнастика, акробатика, фехтование…

Можно просто смотреть на Юрского сейчас, после спектакля, за пределами сценического действия - все равно интересно. Интересно думать о нем в связи с его профессией. Он не рассказывает анекдоты, не поет, не изображает - разгримировываетя, а театр продолжается. Необъяснимо возникает выразительность недоговоренного, приблизи­тельно сформулированного. Интересно, когда полужест превращается в синоним слова или словосочетания, или движения, не уместившегося в глаголе. Интересно, когда кисть мягко лежит ладонью на спинке стула - и левая рука отдыхает, как спит, не участвует в разговоре, а правая смазывает грим с лица, отраженного в зеркале, и одновременно замирает, разбив запятой или точкой полет непроизнесенной фразы. И за всем непродуманная точность движений - отчего небрежность становится значимой. ­

Это все исключительно от бога? Физические упражнения ни при чем? Да и занимался ли Юрский спортом когда-нибудь?

- Я вырос в цирке. В цирке, как нигде, люди активно не хо­тят быть рабами собственного тела. В цирке я и привык серьезно относиться к своим физическим возможностям и сознательно раз­вивать их. В Ленинградском уни­верситете, где я учился, спорт считался обязательным. Я прилично бегал. Ничего особенного, но прилично, с неплохими результатами. В театральном институте у нас, движение преподавалось пре­восходно, педагоги были замеча­тельные.

В кино без тренажа - тоже плохо. Те же драки возьмем. Су­ществует две теории о драках на экране. Одна - драться на полном серьезе. Бить так бить – без скидок. Вторая - противополож­ная - никаких реалистических ударов, имитация, актер играет полученный удар, а партнер его даже не задевает. Я за второй ме­тод. Когда бьют по-настоящему, когда в глазах артиста неподдельная физическая боль, я не могу смотреть фильм, искусство для меня прекращается, я думаю о судьбе исполнителя, как он, что он? Был у нас в театре Ричард Харрис (герой фильма «Такова спортивная жизнь»). Он рассказывал: в их ленте нет ни одного натуралистического удара. Чистая имитация - в фонограмме: удары по куску сырого мяса.

Были моменты, когда Юрский выглядел просто идеальным гостем нашего воскресного клуба. Но он готовил нам коварный удар напоследок.

Мы хотели не заносить в блокноты малодушные слова артиста. И уговорить Юрского сказать нам что-нибудь сугубо спортивное, типа: "Верю в успехи нашего "Зенита", "Жить не могу без обтирания холодной водой до пояса!", "Помогите мне раздобыть автограф Эдуарда Стрельцова".

А после передумали. Оставим так, как есть, как на самом деле было. Неужели он покажется таким далеким от спорта: Сергей Юрский - без грима, в невыстроенных декорациях.