Сергей Юрский: "Театр может больше не понадобиться, а жаль..." |
||
Александр
Урес 18.03.2005 Москва, 5 марта 2005 года. Иду в театр "Школа современной пьесы" на спектакль по пьесе Иона Друце "Вечерний звон". Есть у этой пьесы и второе название - "Вечер с товарищем Сталиным". Нынешний день знаменателен - 52 года назад не стало Сталина. Спектакль поставлен Сергеем Юрским, он же исполняет главную роль. Пока иду по Цветному бульвару - вспоминаю. Юрский - кумир моей молодости. О нем в 60-е годы говорили в Ленинграде возвышенно: властитель дум молодежи и интеллигенции. Говорили без всякой иронии. От него исходил действительно какой-то мощный заряд творческой энергии, которая предвещала, обещала другую, какую-то очень здоровую, нормальную, захватывающе интересную жизнь. Он был романтичен и интеллектуален одновременно. И эксцентричен, и талантлив, и неуемен. Вспоминаю его роли. Чацкий, Илико, Дживола, Тузенбах... И совсем маленькие, эпизодические - Гвичарди в "Четвертом", Дробязгин в "Варварах". Видел почти все, врезались в память на всю жизнь. А теперь иду, и что-то гложет. Видимо, подспудно опасаюсь шаржа, эксцентрики, которых мы насмотрелись немало в спектаклях о Сталине в начальные перестроечные годы. Небольшой зал, маленькая сцена. Публика самая разная. Девушки с бутылками колы в руках и седовласый господин-товарищ со звездой Героя Соцтруда на лацкане... Через пять минут после начала чувствую, что зал замер, забрало, не пискнул ни один мобильник. Никакого шаржа. Юрский - это Юрский. Прекрасная форма, тот же стиль умного актера, изумительно пластичен. Потрясающе работают руки, руки Сталина - палача, мудреца и лицедея одновременно. Тончайшие переходы от драмы к иронии, почти абсурду. Но все психологически мотивировано и аналитично. После спектакля по предварительной договоренности попадаю в маленькую грим-уборную. Юрский снимает сталинский парик... - Замечательный спектакль, Сергей Юрьевич... - Приятно слышать... пытаюсь и думаю, что здесь благодатная для этого почва, вернуть те умственно-социальные, чувственно-социальные отношения театра и зрителя, которые не просто исчезают, а сознательно вытаптываются из сознания зрителей. Этого не надо... не надо. Отдыхайте, отдыхайте, а мы сделаем все-все, как массаж. - А что для вас Иосиф Виссарионыч?.. - А вот я и пытаюсь с каждым спектаклем это понять. Театр, как нас
учили, а теперь я все больше настаиваю на этом, - одна из форм
познания, не научного, а вот именно познания искусством - и в этом
его интерес. Тут театр опережает кинематограф. Потому что кино - это
в идеале разовое озарение. Вот как сыграл - так и есть, как
смонтировали - так и склеилось. А театр - это нахождение общей
сетки, конструкции, он живет каждый раз по-разному в зависимости от
зрителя и от дня, от времени, от событий, которые происходят. Если
театр совсем от этого независим, на мой взгляд, он теряет смысл.
Получается танцплощадка, как говорили в наше время, или дискотека,
как говорят сегодня. Поэтому Сталин для меня не ответ на вопрос, а
предмет постижения. Вернее, объект постижения. Крайне важный,
по-моему, на сегодняшний день. Ибо мы немножко отрезвели от того,
что это был кумир. Но потом сделали из него дурака и негодяя.
Ошибочно и то и другое. Есть обязательное раздумье: что случилось с
нашим народом, когда в нем царствовал сталинизм? Сталинизм был выше
Сталина. Сталин был одной из его человеческих жертв тоже. Это не
одним человеком делается. Это силы, исходящие из многих источников.
Очень современная и серьезная проблема. - Вы планируете привезти этот спектакль в Питер? - Очень хочу. Именно в Питер, в мой родной город, именно этот спектакль и обязательно в первый сезон жизни спектакля. - Как складываются ваши отношения с питерской публикой в последние годы? Она меняется? - Да, вообще публика меняется. Везде. На моих концертах в Питере это меньше заметно, потому что туда ходит определенная публика. Даже если речь идет об очень больших залах. Даже если не сама эта публика, а их дети. Все равно есть феномен наследования. А вот публика в театре, который стал гораздо дороже, гораздо разнообразнее, - тут, мне кажется, произошла смена публики, а иногда подмена. Порой это вообще не театральные зрители, а публика увеселительного заведения. Смена публики - это процесс, который не сейчас начался и еще не полностью завершился. Но это ощутимо. - Может быть, театр вообще станет другим? - Возможно. Он может и вообще рухнуть, исчезнуть... - Ну, это вряд ли, ведь он существует уже две тысячи лет... - Он может модифицироваться. Он существует две тысячи лет где? - На Земле... - Да, но, по отзывам знающих людей, в Греции, где возник театр, где писали пьесы, существовали профессиональные актеры, в данное время театра как такового нет. Есть либо театр для туристов, в таком музейном варианте, либо какие-то совсем незначительные вещи. А есть страны, где драматического театра, о котором мы с вами говорим, никогда и не было. Зрелища - да. "Хлеба и зрелищ" - это всегда и везде. Драматический театр, которому я прослужил 50 лет и с чем и еду сейчас в Питер, может и рухнуть, может исчезнуть. Он может больше не понадобиться, а жаль. Изображение жизни в формах самой жизни, увы, нарушено. Театр стал так кривляться, так далеко ушел от органики, что формы самой жизни на сцене исчезли. Есть железная конструкция, есть человеческое тело, и вот из них что-то такое лепится, но это уже не драматический театр, а что-то другое. - Что ж, если о театре получается грустный разговор, поговорим о литературе... Я уже сбился со счета - сколько книг вы написали? - Я не сбился - мною написано 14 книг. Это много... - Целое собрание сочинений... - В последних пяти книгах я старался как раз уйти от солидности собрания сочинений и сделать такой диалог с читателем. Все пять книг вышли почти одновременно за полтора года. Последняя книга "Спотыкач" - это 50 рассказиков в стиле Зощенко. Это то, что писалось для "Новой газеты" в течение двух лет каждые две недели. Рассказики от лица человека ХХ века, но живущего уже в ХХI. И он все время бьется "мордой об стол", спотыкается и недоумевает: кто плох, он сам или век? Тут и американская трагедия 11 сентября, и чеченская война, но все с точки зрения вот такого зощенковского простака. - А дальше? - Только что вышел второй номер журнала "Знамя", где четыре моих произведения в разных жанрах - комический рассказ, гекзаметрическая насмешливая поэма как раз о Греции, чистая пародия издевательская над кинофестивалями и печальное эссе. Называется "Все включено". Может быть, это начало новой книжки, но сейчас я был не в силах работать над книгой, поскольку был целиком занят спектаклем, который вы только что видели. Да еще приближается юбилей, которому я вынужден отдавать время. - А как складываются отношения с кино? - Тронут тем, что телевидение столь активно подошло к моему юбилею.
Сделано будет несколько передач на всех каналах. Пройдет и ряд моих
фильмов. Покажут ли особенно для меня дорогие ранние фильмы, вроде
"Фиесты", снятой в Питере в 1971-м, не знаю. Конечно, качество
пленки такое, какое сегодня не показывают, но монтаж и актеры
таковы, что их не стоит забывать. И последний фильм, который я
сделал в 2003 году, телевизионный фильм "Случай с доктором Лекриным".
Это комедия, поставленная мною для канала "Культура" с
мхатовскими актерами. Хотел бы, пользуясь юбилеем, этот фильм
показать. - Качество кино сейчас очень сильное. Голливуд просто поразителен по
качеству. Но это качество самого производства. Есть великие актеры.
Например, Аль Пачино, всегда смотрю его с наслаждением. Есть и у нас
актеры очень хорошие. В частности, в питерских детективах прекрасные
работы. И Борисов, и Ковальчук, и Степанов, и фоменковские ребята, и
Нилов, сын моего сокурсника. Но обилие кино, непрерывность кино, его
стремление технологизироваться - это уничтожение человека,
превращение его в штампованную фигуру, которую можно и нарисовать, а
можно сыграть вживую. Это изъятие духа. |
||
|